ОДНО СОВСЕМ ОСОБОЕ СЛОВЦО О СЛАВЯНАХ, КОТОРОЕ
МНЕ ДАВНО ХОТЕЛОСЬ СКАЗАТЬ
Кстати, скажу одно особое
словцо о славянах и о славянском вопросе. И давно мне хотелось сказать его. Теперь
же именно заговорили вдруг у нас все о скорой возможности мира, то есть, стало быть,
о скорой возможности хоть сколько-нибудь разрешить и славянский вопрос. Дадим же
волю нашей фантазии и представим вдруг, что всё дело кончено, что настояниями и
кровью России славяне уже освобождены, мало того, что турецкой империи уже не существует
и что Балканский полуостров свободен и живет новою жизнью. Разумеется, трудно предречь,
в какой именно форме, до последних подробностей, явится эта свобода славян хоть
на первый раз, — то есть будет ли это какая-нибудь федерация между освобожденными
мелкими племенами (NB. Федерации, кажется, еще очень, очень долго не будет) или
явятся небольшие отдельные владения в виде маленьких государств, с призванными из
разных владетельных домов государями? Нельзя также представить: расширится ли наконец
в границах своих Сербия или Австрия тому воспрепятствует, в каком объеме явится
Болгария, что станется с Герцеговиной, Боснией, в какие отношения станут с новоосвобожденными
славянскими народцами, например, румыны или греки даже, — константинопольские греки
и те, другие, афинские греки? Будут ли, наконец, все эти земли и землицы вполне
независимы или будут находиться под покровительством и надзором “европейского концерта
держав”, в том числе и России (я думаю, сами эти народики все непременно выпросят
себе европейский концерт, хоть вместе с Россией, но единственно в виде покровительства
их от властолюбия России) — всё это невозможно решить заранее в точности, и я не
берусь разрешать. Но, однако, возможно и теперь — наверно знать две вещи: 1) что
скоро или опять не скоро, а все славянские племена Балканского полуострова непременно
в конце концов освободятся от ига турок и заживут новою, свободною и, может быть,
независимою жизнью, и 2) ... Вот это-то второе, что наверно, вернейшим образом случится
и сбудется, мне и хотелось давно высказать.
Именно, это второе состоит в
том, что, по внутреннему убеждению моему, самому полному и непреодолимому, — не
будет у России, и никогда еще не было, таких ненавистников, завистников, клеветников
и даже явных врагов, как все эти славянские племена, чуть только их Россия освободит,
а Европа согласится признать их освобожденными! И пусть не возражают мне, не оспаривают,
не кричат на меня, что я преувеличиваю и что я ненавистник славян! Я, напротив,
очень люблю славян, но я и защищаться не буду, потому что знаю, что всё точно так
именно сбудется, как я говорю, и не по низкому, неблагодарному, будто бы, характеру
славян, совсем нет, — у них характер в этом смысле как у всех, — а именно потому,
что такие вещи на свете иначе и происходить не могут. Распространяться не
буду, но знаю, что нам отнюдь не надо требовать с славян благодарности, к этому
нам надо приготовиться вперед. Начнут же они, по освобождении, свою новую жизнь,
повторяю, именно с того, что выпросят себе у Европы, у Англии и Германии, например,
ручательство и покровительство их свободе, и хоть в концерте европейских держав
будет и Россия, но они именно в защиту от России это и сделают. Начнут они
непременно с того, что внутри себя, если не прямо вслух, объявят себе и убедят себя
в том, что России они не обязаны ни малейшею благодарностью, напротив, что от властолюбия
России они едва спаслись при заключении мира вмешательством европейского концерта,
а не вмешайся Европа, так Россия, отняв их у турок, проглотила бы их тотчас же,
“имея в виду расширение границ и основание великой Всеславянской империи на порабощении
славян жадному, хитрому и варварскому великорусскому племени”. Долго, о, долго еще
они не в состоянии будут признать бескорыстия России и великого, святого, неслыханного
в мире поднятия ею знамени величайшей идеи, из тех идей, которыми жив человек и
без которых человечество, если эти идеи перестанут жить в нем, — коченеет, калечится
и умирает в язвах и в бессилии. Нынешнюю, например, всенародную русскую войну, всего
русского народа, с царем во главе, подъятую против извергов за освобождение несчастных
народностей, — эту войну поняли ли наконец славяне теперь, как вы думаете? Но о
теперешнем моменте я говорить не стану, к тому же мы еще нужны славянам, мы их освобождаем,
но потом, когда освободим и они кое-как устроятся, — признают они эту войну за великий
подвиг, предпринятый для освобождения их, решите-ка это? Да ни за что на свете не
признают! Напротив, выставят как политическую, а потом и научную истину, что не
будь во все эти сто лет освободительницы-России, так они бы давным-давно сами сумели
освободиться от турок, своею доблестью или помощию Европы, которая, опять-таки не
будь на свете России, не только бы не имела ничего против их освобождения,
но и сама освободила бы их. Это хитрое учение наверно существует у них уже и теперь,
а впоследствии оно неминуемо разовьется у них в научную и политическую аксиому.
Мало того, даже о турках станут говорить с большим уважением, чем об России. Может
быть, целое столетие, или еще более, они будут беспрерывно трепетать за свою свободу
и бояться властолюбия России; они будут заискивать перед европейскими государствами,
будут клеветать на Россию, сплетничать на нее и интриговать против нее. О, я не
говорю про отдельные лица: будут такие, которые поймут, что значила, значит и будет
значить Россия для них всегда. Они поймут всё величие и всю святость дела России
и великой идеи, знамя которой поставит она в человечестве. Но люди эти, особенно
вначале, явятся в таком жалком меньшинстве, что будут подвергаться насмешкам, ненависти
и даже политическому гонению. Особенно приятно будет для освобожденных славян высказывать
и трубить на весь свет, что они племена образованные, способные к самой высшей европейской
культуре, тогда как Россия — страна варварская, мрачный северный колосс, даже не
чистой славянской крови, гонитель и ненавистник европейской цивилизации. У них,
конечно, явятся, с самого начала, конституционное управление, парламенты, ответственные
министры, ораторы, речи. Их будет это чрезвычайно утешать и восхищать. Они будут
в упоении, читая о себе в парижских и в лондонских газетах телеграммы, извещающие
весь мир, что после долгой парламентской бури пало наконец министерство в Болгарии
и составилось новое из либерального большинства и что какой-нибудь ихний Иван Чифтлик
согласился наконец принять портфель президента совета министров. России надо серьезно
приготовиться к тому, что все эти освобожденные славяне с упоением ринутся в Европу,
до потери личности своей заразятся европейскими формами, политическими и социальными,
и таким образом должны будут пережить целый и длинный период европеизма прежде,
чем постигнуть хоть что-нибудь в своем славянском значении и в своем особом славянском
призвании в среде человечества. Между собой эти землицы будут вечно ссориться, вечно
друг другу завидовать и друг против друга интриговать. Разумеется, в минуту какой-нибудь
серьезной беды они все непременно обратятся к России за помощью. Как ни будут они
ненавистничать, сплетничать и клеветать на нас Европе, заигрывая с нею и уверяя
ее в любви, но чувствовать-то они всегда будут инстинктивно (конечно, в минуту беды,
а не раньше), что Европа естественный враг их единству, была им и всегда останется,
а что если они существуют на свете, то, конечно, потому, что стоит огромный магнит
— Россия, которая, неодолимо притягивая их всех к себе, тем сдерживает их целость
и единство. Будут даже и такие минуты, когда они будут в состоянии почти уже сознательно
согласиться, что не будь России, великого восточного центра и великой влекущей силы,
то единство их мигом бы развалилось, рассеялось в клочки и даже так, что самая национальность
их исчезла бы в европейском океане, как исчезают несколько отдельных капель воды
в море. России надолго достанется тоска и забота мирить их, вразумлять их и даже,
может быть, обнажать за них меч при случае. Разумеется, сейчас же представляется
вопрос: в чем же тут выгода России, из-за чего Россия билась за них сто лет, жертвовала
кровью своею, силами, деньгами? Неужто из-за того, чтоб пожать столько маленькой,
смешной ненависти и неблагодарности? О, конечно, Россия всё же всегда будет сознавать,
что центр славянского единства — это она, что если живут славяне свободною национальною
жизнию, то потому, что этого захотела и хочет она, что совершила и создала всё она.
Но какую же выгоду доставит России это сознание, кроме трудов, досад и вечной заботы?
Ответ теперь труден и не может
быть ясен.
Во-первых, у России, как нам
всем известно, и мысли не будет, и быть не должно никогда, чтобы расширить насчет
славян свою территорию, присоединить их к себе политически, наделать из их земель
губерний и проч. Все славяне подозревают Россию в этом стремлении даже теперь, равно
как и вся Европа, и будут подозревать еще сто лет вперед. Но да сохранит бог Россию
от этих стремлений, и чем более она выкажет самого полного политического бескорыстия
относительно славян, тем вернее достигнет объединения их около себя впоследствии,
в веках, сто лет спустя. Доставив, напротив, славянам, с самого начала, как можно
более политической свободы и устранив себя даже от всякого опекунства и надзора
над ними и объявив им только, что она всегда обнажит меч на тех, которые посягнут
на их свободу и национальность, Россия тем самым избавит себя от страшных забот
и хлопот поддерживать силою это опекунство и политическое влияние свое на
славян, им, конечно, ненавистное, а Европе всегда подозрительное. Но выказав полнейшее
бескорыстие, тем самым Россия и победит, и привлечет, наконец, к себе славян; сначала
в беде будут прибегать к ней, а потом, когда-нибудь, воротятся к ней и прильнут
к ней все, уже с полной, с детской доверенностью. Все воротятся в родное гнездо.
О, конечно, есть разные ученые и поэтические даже воззрения и теперь в среде многих
русских. Эти русские ждут, что новые, освобожденные и воскресшие в новую жизнь славянские
народности с того и начнут, что прильнут к России, как к родной матери и освободительнице,
и что несомненно и в самом скором времени привнесут много новых и еще не слыханных
элементов в русскую жизнь, расширят славянство России, душу России, повлияют даже
на русский язык, литературу, творчество, обогатят Россию духовно и укажут ей новые
горизонты. Признаюсь, мне всегда казалось это у нас лишь учеными увлечениями; правда
же в том, что, конечно, что-нибудь произойдет в этом роде несомненно, но не ранее
ста, например, лет, а пока, и, может быть, еще целый век, России вовсе нечего будет
брать у славян ни из идей их, ни из литературы, и чтоб учить нас, все они страшно
не доросли. Напротив, весь этот век, может быть, придется России бороться с ограниченностью
и упорством славян, с их дурными привычками, с их несомненной и близкой изменой
славянству ради европейских форм политического и социального устройства, на которые
они жадно накинутся. После разрешения Славянского вопроса России, очевидно, предстоит
окончательное разрешение Восточного вопроса. Долго еще не поймут теперешние славяне,
что такое Восточный вопрос! Да и славянского единения в братстве и согласии они
не поймут тоже очень долго. Объяснять им это беспрерывно, делом и великим примером
будет всегдашней задачей России впредь. Опять-таки скажут: для чего это всё, наконец,
и зачем брать России на себя такую заботу? Для чего: для того, чтоб жить высшею
жизнью, великою жизнью, светить миру великой, бескорыстной и чистой идеей, воплотить
и создать в конце концов великий и мощный организм братского союза племен, создать
этот организм не политическим насилием, не мечом, а убеждением, примером, любовью,
бескорыстием, светом; вознести наконец всех малых сих до себя и до понятия ими материнского
ее призвания — вот цель России, вот и выгоды ее, если хотите. Если нации не будут
жить высшими, бескорыстными идеями и высшими целями служения человечеству, а только
будут служить одним своим “интересам”, то погибнут эти нации несомненно, окоченеют,
обессилеют и умрут. А выше целей нет, как те, которые поставит перед собой Россия,
служа славянам бескорыстно и не требуя от них благодарности, служа их нравственному
(а не политическому лишь) воссоединению в великое целое. Тогда только скажет всеславянство
свое новое целительное слово человечеству... Выше таких целей не бывает никаких
на свете. Стало быть, и “выгоднее” ничего не может быть для России, как иметь всегда
перед собой эти цели, всё более и более уяснять их себе самой и всё более и более
возвышаться духом в этой вечной, неустанной и доблестной работе своей для человечества.
Будь окончание нынешней войны
благополучно — и Россия несомненно войдет в новый и высший фазис своего бытия...